Признание Кунти
На рассвете Кунти нашла то место на берегу реки, где Карна поклонялся Сурье. Она пришла сильно заранее, поэтому, хоть и издалека, но довольно долго смотрела на своего любимого Карну, вся в беспокойстве, что же ей сейчас говорить ему, чтобы убедить отказаться от участия в войне.
Карна был с заплаканными глазами после вчерашнего, но он же недаром именно Сурью избрал своим божеством для почитания – от обращения к нему ему становилось легче на душе. Не исключением был и этот раз – помолившись Сурье, попросив его поддержки и указаний, как ему жить дальше, Карна уже видел исполнение своего долга дружбы перед Дурьодханой в грядущей войне не в таком черном цвете. А когда после всех ритуалов он раздал деньги браманам, которые тоже там молились Сурье, то вообще успокоился на свой нынешний максимум возможного – ведь благотворительность всегда помогала ему заглушить муки совести и восстановить хрупкое душевное равновесие.
Браманы, получив его деньги, разошлись, и Карна тоже собирался уходить оттуда – и тут Кунти решила, что пора обозначить свое присутствие, и пошла в его сторону. Карна ее заметил,...
...и, ясное дело, это сразу существенно нарушило только что приобретенное душевное равновесие – оно ведь действительно было у него очень хрупким, но, несмотря ни на что, всё равно было очевидно, как ему приятно просто посмотреть на нее. Тем более, пока что он не понимал, зачем она пришла, а поскольку она не бросилась к нему, а, наоборот, откровенно тормозила, как с ней всегда бывало, когда ей предстояло сделать что-то трудное для нее, то у него не было оснований считать, что произошло что-то плохое.
В общем, пока Кунти подходила к нему, Карна не упустил возможности полюбоваться ей – и всё это под их прекрасную музыкальную тему.
Собственно, Кунти начала с естественного – с объяснения, почему она стала искать его здесь, а не дождалась возвращения на дворцовую территорию, то есть сказала, что скоро они с Кришной выезжают в Матсью и она хотела бы попрощаться… да и вообще, ей надо сказать ему кое-что серьезное по поводу грядущей войны.
Хрупкое душевное равновесие пропало окончательно – это же практически повторилось то, что было в 141-й серии на мегаивенте в Индрапрастхе: тогда он тоже не подумал об очевидном - что она захочет уехать из Хастинапура к своим сыновьям, и не подумал только потому, что не хотел, чтобы так было; и из-за этого вчера после безуспешных переговоров он, вместо того, чтобы попытаться провести с ней остаток дня, убежал к родителям, и теперь, если они еще увидятся, то уже только после войны, которая сделает его убийцей ее сыновей… Кроме того, само высказанное желание Кунти поговорить «о серьезном» навело Карну на мысль, что сейчас она начнет упрашивать его отказаться от участия в войне ради того, чтобы избавить своих сыновей от смертельной опасности в его лице, и он уже начал подтягивать всю свою преданность товарищу, чтобы как-то противостоять ее уговорам.
В итоге Карна сказал, как он счастлив, что Кунти не забыла про него и для него это большая честь и возможность перед ее отъездом получить ее ценные царские благословения. После этих слов Карна традиционно опустился перед ней на колени и коснулся ее стоп,...
...в этот раз не только потому, что при благословениях она обычно так же приятно касалась его головы, как это было в первый раз, когда он уходил в Магадху, но и для того, чтобы как-то скрыть уже появившиеся слезы в глазах.
Кунти благословила его именно так, как это у них всегда и было – задержав руку на его голове дольше положенного,...
...но у нее сильно тряслись руки, потому что она, конечно, всё время думала о том, что сказал Кришна: Арджуна в грядущей войне убьет Карну, а значит, если чуда не произойдет и ее невыполнимая миссия окажется невыполнимой, то сейчас она видит его живым в последний раз.
Это благословение не сильно помогло Карне справиться со слезами, и когда он поднялся с колен и посмотрел на Кунти, глаза у него были уже хорошо так на мокром месте.
Но у самой Кунти слезы уже текли в три ручья.
Кунти, запинаясь и всхлипывая, сказала о «серьезном» - как бы она хотела, чтобы Карна не поддерживал преступную власть в грядущей войне и оставил лагерь Дурьодханы.
Она упомянула, собственно, то единственное, за что она могла хоть как-то зацепиться – напомнила, что один раз он ведь уже отказался от короны Анги именно тогда, когда был не согласен с адхармичными действиями своих властных покровителей, так почему бы ему не сделать это и сейчас, тем более что всебхаратская
Продолжая подтягивать всю свою преданность товарищу, Карна довольно четко и решительно ответил: Кунти же знает все обстоятельства того, почему он снова стал раджой Анги, и именно тогда он пообещал Дурьодхане всегда поддерживать его – и он не может предать товарища в нынешней сложной ситуации; кроме того, даже если бы он не был сейчас вассалом Хастинапура, а, допустим, обычным колесничим, и Дурьодхана попросил бы его быть в этой войне на его стороне со всем своим боевым мастерством, он не смог бы отказать ему, потому что когда-то, когда самому Карне не на кого было рассчитывать, Дурьодхана помог ему, а не прошел мимо, хотя тогда его с Карной не связывало ровным счетом ничего, – и уже за один этот благородный поступок Карна перед ним в вечном долгу; Карна всегда, с детства, боролся за то, чтобы люди уважали его, но как он будет уважать сам себя, если после этого бросит Дурьодхану, и если бы он так сделал, разве сама Кунти не считала бы это подлостью…
От этих четких и решительных слов Карны Кунти разуверилась в том, что сможет выполнить свою невыполнимую миссию, и ее слезы перешли в рыдания.
Карна, по-прежнему уверенный, что Кунти просит у него не участвовать в войне из страха за жизнь сыновей, сразу вспомнил, что он так никогда и не сделал для любимой ничего хорошего, и добавил ко всему предыдущему: он обещает ей то единственное, что он может в своей ситуации - в бою он пощадит всех ее сыновей, и ни один из них ни при каких обстоятельствах не погибнет от его руки…
То есть, прямо скажем, таки предал Дурьодхану.
От этого Кунти, конечно, не прекратила своих рыданий, а скорее наоборот. Она ответила, что ее сыновья великие воины, которых, к тому же, поддерживает сам Кришна, и за их жизнь она не переживает, а вот Карна другое дело – такой хороший человек не должен погибнуть за преступную власть…
Хотя неспокойная совесть Карны не очень соглашалась с тем, что он хороший человек – особенно в отношении Кунти, но тут он даже немного улыбнулся ей сквозь слезы...
...и вообще посмотрел на нее со всегдашним обожанием – и сказал: он же с рождения благословлен Сурьей и его телу нельзя нанести никакого физического вреда, поэтому никто не может убить его. Тут Карна, видимо, от того, что совсем недавно пребывал в метафизическом единении со своим божественным покровителем, сказал ей много слов о том, как важна в его жизни поддержка бога Солнца, которую он всегда ощущает: рассказал, что у его родителей довольно долго не было детей, и они вот на этом самом месте, когда традиционно поклонялись Сурье по утрам, всегда просили его дать им сына, и когда Карна родился, то у него уже были золотые серьги, а потом оказалось, что благодаря золотому бронежилету он неуязвим… и вообще, это Сурья дал ему все его лучные способности, и, прося его поддержки, Карна научился стрелять так, что у него даже получилось устроить тот лотосный дождь… а еще он может смотреть на яркое солнце, не щурясь, но самое главное – всегда, когда у него неспокойно на душе, обращения к Сурье приносят ему умиротворение, и только об одном он жалеет – что, несмотря на все его просьбы проявиться и указать, какой же путь в жизни для него правильный, какова его истинная дхарма и что ему нужно делать, чтобы следовать ей, на эти мольбы его божественный покровитель так до сих пор и не отозвался.
Тут Карна понял, что несколько отклонился от того, ради чего начал говорить об особом отношении Сурьи к нему. Он вернулся к тому, с чего начал - еще раз заверил Кунти, что с его золотым бронежилетом на всё тело никто на войне не сможет ни убить, ни даже ранить его, и добавил, как ему лестна ее тревога за него. Он пустился во всякие комплименты Кунти, какая она со всех сторон достойная и безупречная женщина – беспокоится о нем, как и положено царице-матери беспокоиться обо всех своих подданных.
Но Кунти все эти предыдущие размусоливания насчет Сурьи – который, в отличие от Карны, перед ней как раз проявлялся*, и меньше всего Кунти хотелось когда-то увидеть его еще раз – напомнили, что она совсем не безупречна, причем именно как мать. Кроме того, ей ведь не очень нравилось, когда Карна так или иначе поминал, что она ему «как мать» - а Карна любил пооправдывать свое повышенное внимание к ней тем, что его восхищает ее материнская доброта и забота ко всем вокруг и к нему тоже. И вот, видя в его глазах восхищение ею и ее добродетелями – чего она, по ее мнению, не заслужила – и окончательно сдавшись насчет своей невыполнимой миссии, она решила сейчас сказать ему правду – не про сплавленного сына, конечно, а про свои истинные чувства к нему: если Карне не суждено пережить эту войну и она сейчас видит его в последний раз, то пусть она увидит в его глазах то, что она действительно заслужила – презрение за то, что она оказалась не такой безупречной и праведной, а также желание как-то немедленно отстраниться от неинтересного ему любовного внимания женщины, которая годится ему в матери.
В общем, Кунти сказала – с большим количеством заминок, - что Карна ошибается, думая, что в отношении него ею движет та любовь, которую царице по дхарме полагается испытывать к своим подданным, а всё гораздо приземленнее: она влюбилась в него еще с тех пор, как увидела на соревнованиях принцев – а если совсем уж честно, то и тот незнакомый парень, которого она случайно благословила, когда вернулась из лесу в Хастинапур со своими сыновьями, вызвал у нее интерес любовного характера.
Глядя на то, что шок в глазах Карны...
...не спешит сменяться презрением за ее жуть-адхармичные чувства к нему и желанием сейчас же прекратить эту неловкую ситуацию, которую она зачем-то ему навязывает, Кунти рассказала ему еще и про
Кунти уже так разволновалась, что не захотела ждать, когда же в удивленных глазах Карны, который там не верил своим ушам,...
...наконец-то появится презрение, и повернулась, чтобы уходить - и таким образом сейчас же прекратить эту неловкую ситуацию, которую она зачем-то сама себе навязала.
Но тут Карна все-таки пришел в себя, окликнул ее и подошел поближе. Он сказал, что он-то влюбился в нее гораздо раньше – тогда, когда встретил ее в Хастинапуре лотосным дождем**, и выходит, что он может себе позволить то, о чем раньше только мечтал – ему не нужно скрывать перед Кунти свои истинные чувства к ней?!
Теперь Кунти пришла в шок и не верила своим ушам.
Карна оглянулся по сторонам и сказал, что им не стоит дожидаться, пока сюда придут поклоняться Сурье другие хастинапурцы с той улицы, где живут его родители: пусть она немного подождет его здесь – и они вместе отправятся туда, где они смогут это обсудить приватно.
*Перед Карной, строго говоря, Сурья тоже проявлялся, но это же было сразу после его появления на свет, так что Карна об этом, конечно, не помнил.
**Уникальный человек – даже здесь не удержался, чтобы не помериться, в данном случае с Кунти продолжительностью своих чувств.
***
Видимо, у Карны потолок эротических фантазий насчет Кунти был все-таки повыше, чем у нее, и он раньше уже представлял – в том числе и на этом берегу, - что бы он делал, если бы его несбыточная мечта сбылась и его любовь оказалась взаимной. Как он и обещал, вскоре он снова появился рядом с Кунти вместе с какой-то лодкой и предложением сейчас отплыть к той части берега, где обычно безлюдно.
В лодке Карна сразу стал грести к середине реки, чтобы ни с одного берега не было видно, кто в лодке и что там происходит. Кунти села прямо напротив него, но, конечно, всё еще не могла осуществить свою мечту о груди Карны, поскольку это не давало бы ему грести. Но зато они смогли позволить себе свои влюбленные переглядки без опаски, что кто-то, в том числе и визави, заподозрит «неправильное» - и всё это опять под их прекрасную музыкальную тему. Впрочем, Кунти не просто смотрела, а иногда
Наконец Кунти все-таки села рядом с Карной и осуществила свою мечту – обняла его и положила свою голову ему на грудь, от чего Карне пришлось перестать грести. Течение не сносило их к какому-то берегу, но лодка поплыла назад, и Карна, как бы ему ни было приятно чувствовать Кунти на себе, хотел избавиться от ее объятий, чтобы продолжить двигаться туда, куда он планировал. Однако она сказала, что дальше плыть не надо - сейчас она еще немного почувствует радость от исполнения своей мечты и от взаимности своей любви, и им надо будет вернуться, потому что Кришна скоро захочет уже выезжать из Хастинапура, а она никому не сказала, куда идет, и ее будут везде искать.
Тогда Карна тоже обнял ее, попутно сняв с ее головы накидку и погладив и поцеловав ее волосы. Он теперь уже более явно сказал о своих истинных чувствах к Кунти - что он ее любит, но тут же и добавил: как жаль, что никакие законные отношения между ними не возможны - даже если отбросить социальную разницу между ними, то для нее это статья за многомужество. Кунти ответила, что это в первую очередь посмертные адские муки для Карны, а она и так уже случайно отправила всех своих сыновей в ад – и не хватало, чтобы из-за нее туда попал еще и Карна. Тот возразил, что его ад не пугает, однако отметил, что покойного царя Панду, конечно, нехорошо так подставлять. Это Кунти пропустила мимо ушей, потому что упоминание сыновей и смерти заставило ее вернуться к ее попыткам выполнить невыполнимую миссию: она снова стала просить Карну не участвовать в войне, а еще лучше – перейти на сторону Пандавов, но, правда, без таких ручьев слез, как были у нее в начале серии на берегу – видимо, она не зря так стремилась к груди Карны и такая близость действительно успокаивала ее. Теперь Кунти, конечно, уже явно обосновала свою просьбу тем, что не хочет терять любимого Карну. Он ответил, что она, безоговорочно веря в победу своих сыновей, ведет себя, конечно, как тру-кшатрийка – и это очень похвально, но неужели она совсем не верит в него и его боевое мастерство?! – но даже если, к его сожалению, не верит – то у него же непробиваемый золотой бронежилет от Сурьи на всё тело, и убить на войне его никто не сможет. После этого Карна вернулся к теме их отношений – сказал, что хоть законный брак между ними невозможен, но он точно знает, что в его чувствах к Кунти нет никакого злого умысла и прочей адхармы, а значит, это, по сути, та же ситуация, что с ним уже была – закон опять несправедлив к нему; и по прошлому опыту он точно знает – если дхарма перестает быть справедливостью, то такую псевдо-дхарму надо нарушать без колебаний. Короче, Карна не только предложил любовные отношения, но и предложил ни от кого их не скрывать. Кунти, разумеется, тут же оторвала голову от его груди и посмотрела на него круглыми глазами, и Карна под таким взглядом дал заднюю – сказал, что по своему же опыту он, конечно, точно знает еще и то, что социальное осуждение, причем одновременно от ближних и от дальних, это крайне сомнительное удовольствие, и если Кунти оно не надо, то он ее понимает и ни на чем не настаивает. Кунти вернула голову на грудь Карны (а он еще немного погладил ее и поцеловал ее волосы) и сказала, что дело не в ней, а в репутации ее сыновей, за которую она тоже чувствует ответственность, поэтому ни о каких открытых адхармичных отношениях не может быть и речи. Карна сказал, что он на самом деле так много лет скрывал свои чувства только потому, что совсем не верил в их взаимность, но сейчас, зная, что Кунти тоже любит его, он не хочет прятаться, потому что вообще всякое притворство и обман ему противны. Кунти ответила, что ей тоже, но никак по-другому невозможно, а Карне, кажется, уже пора подгребать к берегу, потому что всё равно ей сейчас надо бежать во дворец, чтобы не вызвать там переполох своим отсутствием и не задерживать их с Кришной отъезд.
Но у них не сразу получилось оторваться друг от друга для того, чтобы Карна смог снова взяться за весла и направить лодку к берегу, так что в это утро он все-таки очень существенно пополнил золотой фонд приятных воспоминаний о любимой царице.
***
Кришна, прощаясь с Видурой и его женой, еще раз выслушал от него извинения за то, что пригласил его на жуть-адхармичные переговоры, и еще раз ответил на них, что Видура всё правильно сделал и миру надо всегда давать шанс.
Тут Кунти, запинаясь от своего нежелания и неумения врать, сказала, что не поедет с Кришной – проведя вчерашний вечер с Гандхари, она поняла, что не должна оставлять ее сейчас совсем одну; собственные дети Кунти в надежных руках своего друга, а вот у Гандхари она здесь единственный по-настоящему близкий человек, который так же, как и она, понимает, что грядущая война принесет смерть для всех ее сыновей.
Но Кунти заверила Кришну, что когда Пандавы уже разобьют свой военный лагерь на поле будущей битвы, она сразу к ним приедет, благословит их на победу и во время сражения будет жить там с ними.
Видура, конечно, был уверен, что дело не в Гандхари.
Он же еще с отъезда Кунти и Пандавов в Варнавату в 74-й серии подозревал, что в ее с Карной отношениях не всё дхармично, и дальше только больше убеждался в этом.
Кришна уже пошел к двери, и Кунти, как бы провожая его до порога – то есть подальше от ушей Видуры и его жены, сказала, что вчера он говорил об исполнении ее сыновьями всех клятв, данных на игре в кости – но как же Арджуна сможет убить Карну, если у того непробиваемый золотой бронежилет на всё тело? Кришна ответил, что стремления человека узнать, что будет, никак не могут помочь ему, а только лишают его радости жизни – так что тете лучше жить настоящим и не пытаться понять планы Всевышнего на будущее.
P.S. Основной сабж серии P.S. Основной сабж серии