Исцеление Карны
Кришна доехал до лагеря Кауравов и оказался там, где ему было нужно – в шатре Бхишмы. Сначала он прочитал хозяину шатра мега-мораль – в основном о том, какой Бхишма лицемер: всегда бьет себя в грудь, что для него Хастинапур превыше всего, а сам обложился всякими клятвами, чтобы ни в коем случае не нести никакой ответственности за царство, хотя все управленческие компетенции у него в наличии. На оправдания, что эти клятвы он давал то на благо отца, то на благо как раз царства, Кришна сурово отвечал, что клятву, которая потеряла смысл и приносит не пользу, а вред, надо нарушать в обязательном порядке – и так Бхишме давным-давно нужно было принять на себя управление страной, несмотря ни на какие обеты, но он предпочел, чтобы власть получили недостойные и довели Хастинапур вместе со всех Бхаратой до
После этого Кришна свернул всю лирику и сказал, что хорошо бы Бхишме в таком случае обеспечить следование дхарме и на поле боя, а именно убрать оттуда того, кого там быть не должно. Бхишма спросил, что Кришна имеет в виду, и подтвердил, что в этом сражении, конечно, не должны участвовать те, кому не положено по дхарме. Кришна сказал, что они же на обсуждении правил сражения словами через рот проговорили, что на поле боя выйдут только те, кому положено по традиции, то есть только мужчины, а у Бхишмы в армии не все такие. Бхишма тут довольно возмущенно ответил, что у него в армии только мужчины – и как Кришна себе представляет, чтобы в армию могла как-то просочиться женщина?! Кришна ответил, что просочилась тем не менее – и уже очень давно. Бхишма снова возмущенно сказал данеможетбыть – как такое можно долго скрывать?! Кришна ответил, что, мол, было бы желание, и поддержка – например, от сверхъестественных сил – обязательно найдется, а в обсуждаемом случае до сабжа, по сути, никому в армии нет особого дела, поэтому догадаться мог бы разве что тот, кто нагрузил свою душу неадекватными для нее обетами насчет женщин – но в хастинапурской армии, видимо, таких нет; однако это никак не отменяет нынешних претензий Кришны – раз на обсуждении договорились, что на поле боя будут только мужчины, то там и должны быть только мужчины. Бхишма опять подтвердил, что на поле боя должны быть только мужчины, но сказал, что он без понятия, на кого намекает Кришна – и почему бы ему прямо не сказать, о ком речь? Кришна ответил, что пусть это лучше скажет тот, чьи слова Бхишма точно не поставит под сомнение.
Кришна закрыл глаза, как-то там помедитировал – и в шатре вдруг появился вот такой субъект, который оказался царем якшей.
Как по мне, какой-то малопредставительный царь у якшей, но, с другой стороны, мы же не знаем, от каких дел его оторвал Кришна. К тому же, принципа «королю всё прилично»(с) никто не отменял.
Кришна и Бхишма с ним уважительно поздоровались, и он тоже уважительно ответил на их приветствие и спросил у Кришны, что от него нужно. Кришна попросил у царя – не мог бы тот приказать сейчас материализоваться здесь своему подданному якше Стхуне. Царь ответил, что легко – и, видимо, вышел на какую-то телепатическую связь со Стхуной. Однако по результату этой довольно долгой телепатии царь изменился в лице и недовольно сказал, что он очень извиняется, но, к сожалению, это не просто нелегко, а невозможно: когда-то – достаточно давно по человеческим меркам – Стхуна отдал свою материализацию какой-то девушке, которую из-за ее женского пола не брали в армию, а она очень хотела, и Стхуна ее пожалел – хотя это категорически запрещено всякими якшевыми законами и правилами, и сразу после окончания этой беседы Стхуна получит от него по метафизическим рогам! Кришна тогда попросил у царя выйти еще раз на телепатическую связь со Стхуной и спросить у него, не помнит ли он каких-то подробностей об этой девушке. Царь сказал ок – и после этого сеанса сообщил, что Стхуна кое-что знает о ней, потому что она регулярно благодарит его за помощь, и он это чувствует: она таки стала, как и хотела, известным на всю Бхарату военачальником, и зовут ее Шикханди.
У Бхишмы по лицу прошел ряд противоречивых эмоций, и он сказал, что если Шикханди якша, то, конечно, он не должен выходить на поле боя.
Тут царь якшей категорично возразил, что Шикханди к его народу не имеет никакого отношения – к его народу относится Стхуна, который еще получит по метафизическим рогам за случившееся, но от того, что он сделал нехорошее и отдал свою материализацию человеку, якшей он быть не перестал, а этот человек не стал якшей и как был человеком, так и остался. Чтобы развеять все сомнения, царь упомянул то, что если они все тут знают эту Шикханди, то видят же, что ей нужно есть, спать, стричься и тому подобное, что якшам не надо, а кроме того ее человеческая душа заставляет материализацию Стхуны меняться со временем – то есть стареть.
Кришна вставил свое слово – Шикханди действительно не якша, однако мужчиной в своей жизни он не был ни одного дня, так что на Курукшетру он всё равно выходить не должен.
Признание Шикханди женщиной, похоже, потребовало от Бхишмы серьезной внутренней борьбы, но после нового ряда противоречивых эмоций на лице он объявил, что согласен с Кришной – Шикханди не должно быть на поле боя, а еще его в принципе не должно быть в армии - и не будет!
***
Во второй половине дня, когда солнце уже стало клониться к закату, Карне окончательно поплохело – сначала боль усилилась, а потом он и вовсе потерял сознание, но кровь всё продолжала медленно течь из его ран. Шикханди еще когда таскал Карну на себе, сильно испачкался в его крови, но сейчас и на нем, и на его коне уже «живого» места не было.
Наконец они доскакали до цели.
Это место мы видели в 16-й и 17-й сериях – там Кунти когда-то вызвала Сурью, а потом, пока не переехала в Хастинапур, постоянно приходила туда страдать от воспоминаний того, как из-за страха осуждения ей пришлось сплавить по речке впаренного божеством ребенка. Теперь этот «ребенок» снова оказался здесь с ней – но Кунти, конечно, об этом не подозревала.
Кунти спешилась, села на берегу в медитативную позу и попросила Шикханди положить Карну ей на ноги так, чтобы там оказалась верхняя израненная часть его тела. Так только генерал справился с задачей, Кунти сказала, что теперь для успешных «переговоров» с Сурьей о милости им с Карной нужно остаться только вдвоем, поэтому Шикханди надо сейчас же уехать отсюда. Генерал сказал, что не вопрос – если ритуал требует отсутствия свидетелей, то он уедет, но когда ему вернуться? Кунти ответила, что возвращаться не надо: она потом поедет в свой родной город к родственникам – точнее родственницам, потому что все родственники сейчас в лагере «белых», - и там останется на ночь, выздоровевший Карна сам сможет решить, что ему делать, а вот генералу хорошо бы поскакать изо всех лошадиных сил обратно на Курукшетру – и пусть он, как только доскачет, сразу же отправит гонца к ее сыновьям, что с ней всё хорошо и она скоро вернется к ним в лагерь.
Шикханди заволновался и сказал, что он точно не поедет сейчас на Курукшетру, а, возможно, он вообще туда не вернется… Кунти так удивилась, что не дослушала, а, перебив, спросила, почему генерал не хочет возвращаться. Шикханди ответил, что, разумеется, он хочет вернуться, но после случившегося не знает, насколько это будет правильно с его стороны – короче, ему по этому поводу надо посоветоваться с Шивой, и он поскачет в его храм, который они недавно проезжали; там он, кроме общения с Махадевой, еще попытается достать себе другую одежду и вымыть свою лошадку – да и всё равно конь уже сильно устал, а в такое время найти ему замену проблематично. Но Шикханди пообещал, что если по результатам разговора с Шивой он завтра вернется на Курукшетру, то он обязательно передаст Пандавам то, что она просит – кроме того, если вдруг что-то пойдет не так, то до рассвета он точно будет в этом храме, и Кунти сможет его там найти.
После этого разговора Шикханди ускакал оттуда, оставив Кунти вместе с бесчувственным телом Карны. Пока она ждала, когда генерал с гарантией окажется достаточно далеко, то, зная, что он, даже если будет оглядываться, всё равно ничего не сможет увидеть, дала волю слезам и прочим чувствам, которые она с переменным успехом скрывала с самого утра – от души порыдала над Карной, погладила его волосы, запачканные кровью из порезанных ушей, и поговорила о том, что скоро все его раны заживут и ее голова еще полежит на его прекрасной груди.
И вот Кунти решила, что время пришло – прекратила свои рыдания, кое-как вытерла слезы, сосредоточилась, закрыла глаза, сложила руки перед грудью в молитвенном жесте и прочитала Сурье ВРТ-шную мантру от Дурвасы.
Сурья проявился, чтобы телепортировать ей сделанного ребенка.
Кунти открыла глаза и увидела, что, попав в свет, исходящий от божества,...
...Карна начал шевелиться, и кровотечение у него, кажется, остановилось. Впрочем, он всё равно еще не приходил в сознание и раны не затягивались.
Кунти протянула руки к Сурье, чтобы получить ребенка, но заметила, что он что-то не спешит в ответ поднимать свою руку для характерного благословляющего жеста.
Действительно, Сурья был поражен тем,...
...что когда-то, на этом же месте, Кунти сидела со своим полученным от него ребенком и с заплаканными глазами – как и сейчас, с тем же "ребенком", и Сурья для нее опять последняя надежда спасти этого "ребенка" от неминуемой смерти…
Однако Кунти проинтерпретировала эту заминку совсем иначе – по-новой расплакалась и стала умолять Сурью простить ее за то, что она когда-то отказалась от того ребенка, которого он ей подарил, и не лишать ее теперь из-за этого своей милости, а все-таки дать ей еще одного ребенка.
Сурья расстроенно сказал ей, что она опять вызвала его не по назначению и заставила сделать никому не нужного здесь ребенка, а это нехилое проклятие для его будущей судьбы, которое не могут уравновесить даже самые распрекрасные благословения.
Кунти не стала отпираться, а бросилась во всякие обещания и клятвы, что этому ребенку она будет рада, подарит ему всю свою материнскую любовь и заботу, которая уравновесит любое проклятие; она обязательно вырастит его как своего сына, несмотря ни на какое осуждение ближних и дальних – она готова принять все сопутствующие трудности как свою неизбежную судьбу и как искупление за тот прошлый грех, который она совершила, чтобы этих трудностей избежать.
И опять Сурья уже видел такое.
Но потом он вспомнил, что сделанного ребенка в любом случае надо телепортировать – и наконец-то поднял руку с благословляющим жестом.
Кунти снова протянула руки за ребенком – и в тех ярких солнечных лучах, которые пошли из ладони Сурьи к ней,...
...все раны Карны тут же зажили, вся кровь – даже с одежды Кунти – чудесным образом исчезла, мочки на ушах отросли, а его сознание вернулось к нему со всей ясностью. Карна открыл глаза, увидел своего божественного покровителя и, пораженный, сложил руки в молитвенном жесте, но пока искал слова для обращения к нему, светящееся облачко в руках Кунти превратилось в ребенка, и Сурья исчез.